«Вести Неделя Плюс» 09 августа 2002
В помещении Студии Старого города на улице Сакала проходит выставка живописи и графики Рафаэля Арутюньяна. Выставка уникальна: здесь представлено более 230 работ, созданных в основном в течение последних пяти лет. Такой большой персональной экспозиции в Таллинне еще не было.
Необычность ее и в другом: она знаменует собой совершенно новый этап жизни художника. Более тридцати лет Рафаэль Арутюньян работал как скульптор; графика, к которой он все же время от времени обращался, не предназначалась для публичного показа. В 1997 году ваятелю исполнилось 60. Масштабная выставка его скульптур, прошедшая тогда в том же зале на Сакала, стала подведением итогов пройденного пути. Тогда еще публика не знала, что та выставка была пограничной чертой, отделившей Арутюньяна-ваятеля от Арутюньяна – живописца и графика…
Тогда, пять лет назад, Рафаэль Суренович говорил мне, что если живописец или график может быть фанатиком только наполовину, то скульптор – на все сто. Работа скульптора физически тяжела (это понятно без комментариев) и оставляет меньше возможностей для маневра. Если тебе не понравилась акварель или гравюра, ты можешь скомкать бумагу и начать по новой. А если в процессе работы над скульптурой ты пришел к новому решению? Ломать и делать все сначала?..
Шутил художник или был серьезен? В каждой шутке есть доля правды, но и серьезное высказывание может нести в себе скрытую иронию.
Наверно, в том, что Рафаэль Арутюньян сменил жанр, есть совсем другой смысл. Глубокий.
Южный темперамент и северная стойкость
Эти слова, давным-давно сказанные преподавателем Художественного института Олавом Мянни в адрес Рафаэля Арутюньяна, вынесены в девиз его выставки и, наверно, теперь станут сопровождать все публикации о художнике. В самом деле – чей он художник? Армянский (если судить по национальности)? Да, конечно. Но родился в Баку, в семье говорили по-русски, и только если речь шла о чем-то, не предназначенном для детских ушей, родители переходили на карабахский диалект армянского языка. Эстонский? Он в 1958 году поступил в Эстонский Государственный художественный институт, окончил его в 1964-м, и вся его творческая биография связана с Эстонией.
А нужно ли уточнять? К чему загонять в узкие этнические рамки то, что адресовано людям и не предусматривает деления своей аудитории по национальному признаку? Искусство – как и все настоящее, – шире национальной ограниченности.
Разумеется, существуют традиции, школы; художника формирует окружающая среда, но еще в большей мере он формирует себя сам. Воспевая жизнь и противостоя тому ложному, что течет в ней мутным и – увы – бурным потоком.
Рафаэлю Арутюньяну всегда доставало смелости плыть против течения. Темой его дипломного проекта был памятник жертвам еврейского гетто в Одессе. Тема бесспорно благородная и по тому времени столь же бесспорно непроходная. Незадолго до того Евгений Евтушенко написал стихотворение «Бабий яр» – и его встретили в штыки как писатели-почвенники (типа Алексея Маркова и проч.), так и стражи официальной идеологии. «Евтушенко дали по мозгам – и ты того хочешь?» – по-дружески предупредили его те, кому положено…
Арутюньян оставался человеком неудобным. И дело не в тяжелом характере (он сам признает, что характер у него не сахар, но, в конце концов, людей искусства с легким, покладистым характером почти что не встретишь: творение прекрасного требует, чтобы ты жил на износ, тратил душу, приходил в отчаяние оттого, что совершенство может (существовать лишь в воображении; это сказывается и на повседневной жизни…) Дело в его независимости. Чувстве собственного достоинства.
Он не шел на постыдные компромиссы – и в результате, с институтским дипломом, оказался просто каменотесом в мастерской на кладбище Рахумяэ. Впрочем, настоящий творец умеет даже неблагоприятные обстоятельства своей жизни поставить на службу Вечному. Кто знает, таким бы сложился могучий и трагический талант скульптора Арутюньяна, если бы не суровая реальность…
Его вселенная
Рафаэль Арутюньян-живописец – это другой Рафаэль Арутюньян?
Отчасти – да. Если разобрать на составляющие ту двучленную формулу, которая характеризует его творческую натуру, то покажется, что север остался в скульптуре, а в живописных полотнах торжествуют яркие краски юга.
Но на деле все не совсем так. Сложнее и проще сразу.
Ведь так же можно разделить и экспонаты нынешней выставки – на строгую графику и насыщенную эмоциями живопись.
Рискну предположить, что сам художник занят иным: он творит свою Вселенную. Разумеется, по образу и подобию той, что существует реально, и все же преобразованную его видением. И относительно самостоятельную по отношению к существующему в действительности миру.
Общность между миром реальным и миром, возникающим в изображении Арутюньяна, заключается в том, что этими мирами движут одни и те же (или, по крайней мере, схожие) механизмы. Разница – в том, что художник стремится обнажить эти механизмы и дать свое к ним отношение.
А жанры – это всего лишь разные пути подхода к поставленной им перед собой грандиозной задаче.
Может быть (это только мое предположение!), Арутюньян отошел от скульптуры потому, что свойственные ей монументальность и трудоемкость исполнения не позволяли вовремя поспевать за стремительно меняющимся на рубеже тысячелетий миром.
И все же в своих полотнах он в какой-то степени остался скульптором. То есть творцом, работающим не с плоскостью, а с Объемом.
Холст и краски – традиционные средства выражения – дополняются объемными предметами, приклеенными на поверхность холста. Этот прием коллажа в чем-то (всего лишь технологически) повторяет манеру художников поп-арт. Но смысл и задача приема здесь иные!
Натуральный предмет, войдя в искусственно организованную среду картины, размыкает ее мир, напоминает нам о том напряженном состоянии, в котором мы существуем.
В «Жертвоприношении Авраама» на поверхности картины прикреплен самый настоящий – и, наверно, очень острый – нож. От этого само содержание библейской легенды становится нагляднее, сильнее беспокоит совесть. Одно дело – абстрактные слова, слова, слова… Сов-сем другое – блестящий клинок; человек, стоящий перед картиной, включает воображение – и ощущает прикосновение холодного металла к коже…
Другая картина не религиозную тематику – «Вселенский плотник». Рядом с изображением Христа – натуральные плотницкий метр и рубанок; не новые – дерево рубанка отполировано руками мастерового. Метафора здесь возникает очень емкая, многослойная; для примера можно вытянуть из цепочки переплетенных ее смыслов один: истинный Христос прежде всего работник, он работал с тугим и неподатливым человеческим материалом, чтобы извлечь из грубых бревен тонкие и чуткие движения души. Превратить чурку, безликую заготовку – в человека, свободно и искренне верящего в то, что Бог есть любовь.
В этом смысле работы художника наполнены религиозным чувством. Не церковностью, нет, а истинной религиозностью (religion переводится на русский язык как связь, ощущение связи каждого человека с другими, а всех вместе с Богом, который, в конце концов, не что иное, как совесть – тот фактор, которого все меньше остается в сегодняшнем мелочном и корыстном мире).
В полотнах Рафаэля Арутюньяна – много глобального, вселенского. Много напряженных раздумий о судьбах мира, о вероятности мировой катастрофы: ведь если ложь успела разъесть человеческую душу, то первый (и самый принципиальный) шаг к концу света уже сделан. Но если трагизм в его холстах присутствует очень часто, то ощущения безнадежности в них нет. Боль влечет за собой не равнодушие, заставляющее сложить руки, а протест. К тому же Арутюньян по своей природе слишком жизнерадостный, чувственно воспринимающий полноту бытия человек, чтобы допустить, что однажды весь этот мир рухнет в тартарары. Предупреждать о грозящих опасностях – одно; считать, что выхода нет, – совсем иное. Искусство должно дарить надежду, а не отнимать.
Об этом его рисунок «Надежда умирает последней». Волна поднимает лодку на самый гребень, еще чуть-чуть – и вынесет за верхний край листа, но люди в лодке еще верят, что выгребут, выстоят в поединке со стихией… Может, и вправду выстоят?..
Вселенная Рафаэля Арутюньяна – несмотря ни на что – празднична. И в чем-то (в яркости красок, в обнаженности личности творца) наивна. Но, может быть, в наивности – высшая мудрость.
Лица
Арутюньян – прекрасный портретист. И в скульптуре, и в живописи, и в графике. Если портрет трагичен, то в нем прочитывается судьба. Если спокоен, то полон гармонии и любви.
Даже животные у него выглядят одухотворенными. Человечными. Серия анималистических рисунков – одна из самых запоминающихся.
И с поразительной влюбленностью он пишет свою семью. Супругу, сына, жену сына, внучку… Для Арутюньяна семья – высшая ценность и опора.
Думаю, он счастлив в своей семье.
Все хлопоты по организации выставки взял на себя сын художника, предприниматель Арег Арутюньян. Ни одна из 230 работ не продается. На открытии выставки Арег сказал, что его мечта – построить галерею, в которой экспонировалось бы все творчество отца. Во всех жанрах.
Думаю, он осуществит этот замысел…
…А еще Рафаэль Арутюньян – поэт. Слово становится дополнением и разъяснением к тому, что создано его руками. Стихи – еще одно средство самовыражения, еще один материал, из которого художник возводит свою Вселенную.
Борис Тух