Эстония 24 июля 1997
Сегодня исполняется 60 лет Рафаэлю Арутюньяну. Художнику и скульптору, чьи работы выставлялись недавно в центре Сакала в Таллинне (о чем «Эстония» сообщала своим читателям). В день рождения Р. Арутюньяна предлагаем вашему вниманию интервью, которое взял у него Павел МАКАРОВ.
Я знаю из мемуаров актеров, людей искусства, что всякое трагическое событие в своей жизни они стараются отстраненно наблюдать, как и за всеми, кто в этом участвует…
Актеру приходится постоянно быть в профессии, надо играть, а художник – он так искренне переживает, что порою выглядит слабее, чем есть на самом деле. Если все пропускать через сердце, не будет времени наблюдать себя со стороны…
А ваше сердце позволяет все пропускать через него?
Уже чувствую, что на пределе, потому что долгие годы работал каменотесом – делал надгробные памятники. Постоянно приходилось встречаться с людьми, у которых горе. А потом открыл частную практику у себя в мастерской. Делал портреты усопших (как правило, их заказывают молодым). Все старались мне в подробностях о них рассказать, знаете, это все наслаивается. Если быть таким крепким мужчиной, воином… Но я не воин, мне уже тяжело. Я уже собираюсь совсем отказаться от этой практики и не делать такие портреты, лишь бы не слушать эти истории…
Художник, чтобы состояться, должен страдать?
Обязан. Без страданий не может появиться искренности. Невозможно докопаться до истины. Страдания – это мощный толчок к напряженным поискам, как ни жаль. Лучше бы человек не страдал, но художник, только страдая, шлифуется как художник.
60 лет – итог для художника?
Я могу говорить только о себе. Это не итог. Но у меня такое ощущение, что я в скульптуре сделал все что мог. Возможно, это обманчивое ощущение, усталость, но, кажется, я себя выжал. Сейчас меня тянет к рисунку. Я уже начинаю «подъезжать» к своим друзьям-графикам, они мне объясняют ту или иную технологию. Не знаю, может быть, буду продолжать скульптуру, ведь это гораздо легче: дорога укатана, все тебя знают. А начинать в графике – новое дело, все равно что начинать с нуля. Но уж очень хочется. И успею ли приобрести мастерство в этой области – не знаю, но хочется остаток жизни посвятить графике.
Рафаэль, вы сказали, что вы – не воин. Но то место, где вы родились, Баку, формирует воина с детства. Так почему вы не воин?
Я рожден в семье воина – мой отец был военным. Вообще-то я родился не абреком. Им меня сделали обстоятельства. Мне до этого казалось, что каждый чеченец рождается абреком. Я всегда чувствовал, что насилие мне противно. Но быть воином и не проявлять насилия невозможно. Полковник, который вел в институте военное дело, говорил, что из Арутюньяна получился бы хороший полководец. А он сам знал, как я ненавижу военное дело, я и не скрывал этого. Прыгать, бегать, стрелять по цели, драться, быть сорви-головой – это мне было присуще. Но когда я говорю – воин, я имею в виду войну в целом.
Война в вашем творчестве – какая часть вас?
Никакая. Никакой войны не должно быть. Я мальчишкой был воинственным только в драках. Когда меня обижали. Это знают и здесь многие. Но никогда не мстил, даже когда сам терпел поражение, хотя это нехарактерно для кавказца.
Вы – человек традиций?
В чем-то, но не во всем. Если моя внучка только в шесть лет узнала, что она армянка, какие уж тут традиции.
Чего вы боитесь, что может нарушить ваш покой, ваш мир?
Только одно: уход близких людей. Перед жизнью вряд ли я спасую, я прожил эту жизнь как человек сильный, хотя не могу таким себя назвать. А вот уход близких очень тяжело переживал всегда. И боюсь только этого, больше ничего. У меня любимая работ, хорошая семья, верная жена. У меня все хорошо. То, что у меня денег нет, – это не трагедия. Это тоже хорошо. Но если что-то с кем-то из них случается… заболела внучка – я самый несчастный, выздоровела – я самый счастливый.
Вам бывает стыдно за поступки окружающих?
Очень часто, особенно сейчас. Люди стали холоднее, жестче, отсюда и их поступки. В советские времена это меньше удручало. Этот американский вопрос – если вы такой умный, что же вы такой бедный? Мне хочется всегда ответить: именно потому, что такой умный. А теперь этот вопрос всюду у нас задается. Раньше интеллигентам этот вопрос никто не задавал. Интеллигент – сторож или кочегар – воспринимался как интеллигент. А сейчас как неудачник.
А что отличает интеллигента?
Прежде всего сердечность. Можно быть образованным, эрудитом и бессердечным человеком. И можно быть рабочим, крестьянином и быть сердечным – интеллигентным человеком. Ведь цель образования была именно такой. Чем культурней человек, тем он и добрее. Тем он красивее. Если не так – какой же он интеллигент? Просто напичканный знаниями человек. Пойди в библиотеку, почитай – разве от этого появится сразу уважение к себе? А сделай что-нибудь доброе – для этого требуется усилие оторвать от себя.
О чем вы думаете, чего вы хотите, что, как вам кажется, должно еще случиться с вами в этой жизни?
Хотелось бы, чтобы случилось хорошее что-нибудь. Но вот уже хорошее случилось: 60-летие, выставка, сын огромный подарок мне сделал, это большие деньги – все это провернуть! А он сейчас хочет новый цех организовать, и это никак не в помощь, я понимаю. Тем не менее, он посчитал, что сделать это важнее, чем все остальное. Что бы я хотел – я бы хотел внука. Это было бы большой радостью. Не получилось у меня дочки, получился сын, но это на благо, и когда пришла невестка к нам, мы ей как дочке обрадовались. А она подарила нам свою дочку, и эта радость до сих пор продолжается. А я хочу, чтобы фамилия продолжалась, ведь наша фамилия княжеского происхождения. Думаю, фамилия Арутюньян продолжится и в моих потомках. Так что я очень хотел бы внука.