В жизни и творчестве скульптора Рафаэля Арутюньяна неординарное, нетрадиционное всегда преобладало над обыденным и тривиальным. Представитель библейского народа – армян, уроженец Баку – столицы другой солнечной республики Азербайджана, он сформировался как самобытный художник далеко на севере – в Эстонии, где в 1964 году окончил Эстонский государственный художественный институт (факультет скульптуры).

Автор выдающихся работ, получивших высокую оценку коллег, широкой публики, а также зарубежных любителей и собирателей прекрасного, несмотря на частые и заманчивые предложения, не продал за свою жизнь ни одного произведения в частные коллекции, и не продал сознательно.

Всю сознательную жизнь, начиная со студенческих лет, Арутюньян боролся за право быть самим собой, личностью в искусстве, боролся за искусство для души, а не для денег. Его дипломная работа – проект четырехфигурного монумента, посвященного жертвам еврейского гетто в Одессе, – вызвала нешуточные споры в экзаменационной комиссии, в чьей памяти еще были свежи отзвуки скандала вокруг поэмы Евгения Евтушенко «Бабий Яр».

Многие идеи скульптора остались невоплощенными, например, проект монумента «Тени павших взывают» (1976) или «Это повторилось в Чили» (1977). В годы стагнации в государственных планах монументальной пропаганды для них не было места из-за противоречий с официальными стандартами соцреалистического монументального искусства.

Кажется, что такие мемориалы, как «Безумный, безумный мир. Афганский синдром» (1989), «Мертвая дорога Салехард-Игарка»(1990), «Посвящается жертвам сталинизма» (1992), не претендуют на соответственный масштаб, материал и конкретную среду. По своему идеалистическому и романтическому существу эти работы сродни многим великим утопическим монументам ХХ века, включая «Башню-памятник III Интернационалу» В. Татлина или «Дерево жизни» Э. Неизвестного.

Сложный и многоцветный художественный мир Арутюньяна, где все подвижно и изменчиво, полон внутренней силы. Этот мир способен к метаморфозам через парадоксальные связи, избегая застоявшихся и однозначных форм, строгих ограничений в жанре и аспекте. Важная эпохальная и в то же время трагическая тема может быть реализована в сравнительно небольших работах: «Тяжкие годины. 1937» (1986), «Солнце над гетто» (1969), «Древо скорби» (1975), «Фигура в пространстве» (1976), «Предупреждение. Чернобыль» (1990), а также декоративная работа «Черная Мадонна» (1980).

В многоцветной палитре искусства Арутюньяна могут переиначиваться даже привычные связки того или иного цвета мажорной или минорной гаммы. Черный, например, может определить мажорное, волевое жизнеутверждающее звучание в композиции «Хула-хуп», а полихромно-нарядная раскраска «Голова прибалтийца» – настроить зрителя на тревожный лад, создать атмосферу тревоги и беспокойства.

Особенно хотелось бы выделить дар Арутюньяна достигать убедительных художественных результатов в работе с самыми разнообразными материалами: мрамором, бронзой, деревом, гранитом, гипсом и различными искусственными заменителями. Поражает, собственно, не умение художника мастерски имитировать нужный природный материал, а способность извлекать из любого эрзаца новое, несвойственное естественным породам камня, дерева или металла эстетическое качество, неведомые природе визуальные эффекты, стирая границу между дорогим и подсобным материалом в мире творимых руками скульптора художественных ценностей. Способность мастера переосмыслять устоявшиеся нормы и элементы скульптурной поэтики, заставлять их звучать по-новому, уходить от общепризнанных, даже собственноручно открытых художественных земель к иным, неведомым берегам, начинать все сначала без преувеличения поразительна.

Своеобразным символом беспокойного новаторского духа его искусства мы избрали бы трехфигурную композицию «Душевный настрой». Этот, на первый взгляд, чисто декоративный, причудливо изысканный скульптурный триптих неожиданным образом сочетает в себе буйную фантазию пластического мышления и мастерскую проработку отдельных деталей, гротескную скоморошью образность и серьезную тематическую насыщенность, плясовую безудержную игру форм и четкую выдержанность основных ритмических мелодий.

Символом сложного эмоционального и интеллектуального склада творчества художника могут служить и другие его работы, многие из которых по сути своей автобиографичны. «Я – в них, они – во мне», – это авторское признание распространяется на бронзовую фигуру «Данко» и портретную скульптуру «Минас Аветисян», условную композицию «Арменоид» и раскрашенный портрет Комитаса. И так вплоть до «Декоративного валуна» и «Старой гну», в чем-то также по-своему автобиографичной, несмотря на ее, казалось бы, несвойственный портретности анималистический жанр.

Поэтому художнику скучно создавать произведения, предназначенные просто украшать и не тревожить достаточно устойчивый быт обывателя, укреплять его чувства стабильности и благополучия. Хотя для Арутюньяна никогда не составляло особого труда создание эстетически совершенного произведения, удовлетворяющего гедонистические требования высокопрофессионального вкуса, радующего глаз оригинальной игрой форм, виртуозной обработкой материала и прочими зрелищными изысками, визуальными эффектами.

Мастеру как человеку, находившемуся до недавних пор в непримиримой оппозиции по отношению к официальной культуре, сегодня так же нелегко определиться в условиях рыночной коммерческой конъюнктуры, пришедшей на смену конъюнктуре идеологической. И все же Арутюньяна неизменно привлекают образы, обращенные к «городу и миру», образы в хорошем смысле публицистические, активно воздействующие на предельно широкую зрительскую аудиторию.

Александр Сидоров
искусствовед, помощник президента Российской академии художеств
1991